Фантазия о Снежной Королеве.

Альтернативные реальности, сны, фантазии, воспоминания, виртуальные миры, пространство книг и фильмов. Всё то, чего как бы нет - но что может стать реальным при определённых условиях
Eglenn
Активный участник
Сообщений: 2504
Зарегистрирован: 15 янв 2012, 22:59

Фантазия о Снежной Королеве.

Сообщение Eglenn » 07 окт 2012, 20:55

(сыграно с Кэт Вязовской. Не окончено.)

...Кто в миллионах возможных миров смог бы ответить - какой обязана быть жизнь? Жизнь – это мысль, или тело из плоти и крови? Можно ли жить иначе, чем люди, - парить в межзвездных просторах, скользить на крыльях вселенского ветра, внимать шепоту дальних галактик, ткать незримые сети, собирая разлитую силу?
Если Вселенная существует вечно, то, может быть – вечна и жизнь? А те, кто един с безбрежным простором, кому он был домом, и ласковым полем, и родиной, были всегда? Откуда такие могли появиться на свет?
Время – иллюзия. Мироздание было всегда. Оно вскипает, как пена, рождая пространства, и снова, и снова запускается ход вселенских часов, течет поток времени, его воды – движение к гармонии, к совершенству от хаоса. Рождаются звезды, отживают свой век, взрываются, разнося по вселенной звездную пыль, из нее собираются новые звезды, тусклые сгустки планет, и те покрываются жизнью…
Она – тоже была всегда. Почему – Она? Разве у бесплотного духа может быть женская сущность? Или просто жажда красоты – вернее, гармонии, наслаждение ею - ибо что есть красота для существа, бесконечно чуждого всем людям?
И все же, когда впервые Она обратила свой пристальный взгляд на одну из планет, пылинку, плывущую в космосе – Гармония ее и привлекла.
То была песня. Нет, Она не слышала звуков, как люди, ведь звук – порождение воздуха, и все же то, что ей удалось уловить, была форма, живая, сотворенная, расцветшая, словно цветок, – так сказали бы люди, - и полная такого совершенства, что Она не сомневалась: это не было случайностью. Песнь породил творец, обладающий разумом. Когда Она приблизилась к планете, и точка превратилась в шар – Мысль-Песня-Совершенство уже погасла, сменившись шепотом миллионов чуждых, крошечных, странных сознаний, что прятались там, на дне голубого покрова.
Она знала, что таких миров в Галактике много. Но существа этих планет жили так мало и были так чужды, что общение с ними стоило счесть пустой тратой сил; к тому же, были ли они одарены разумом? – большинство из народа, к которому Она принадлежала, сомневались в этом. Иногда они вырывались со своих планет, и крохотные их скорлупки невыносимо медленно ползли между звезд – зачем, для чего? Чтобы за срок, иной раз равный сроку их жизни, добраться до ближайшей звезды и затеряться на ее планетах? Иногда они строили близ своих звезд грубые сооружения, подобные сферам, пытаясь собрать звездную силу, и тогда такие, как Она, с удивлением всматривались в эту грубую жизнь, пытаясь понять, что движет чужаками.
…Шепот миллионов душ…
Как много.
Она приблизилась ближе, к самой границе голубой пленки, точь в точь, как человек, который опускает лицо в воду заводи и, полный удивления, всматривается в загадочный подводный мир.
И тогда Она поняла, что ее видят.
Не тысячи, не сотни… но десятки искр разума взирали в ответ, и свет их душ был полон алых оттенков, странных, совсем незнакомых. Люди назвали бы это иначе – страхом, - но ей не было знакомо это чувство. Неужели эти существа и создали Песню? Неужели они способны к творению столь совершенной гармонии? Нет, должно быть – что-то иное... быть может, кто-то из ее народа спустился сюда, на дно атмосферы?
Она продолжала искать Творца - настойчиво, спокойно, тщательно, надеясь снова услышать всплеск Совершенства, чувствовала чужое внимание, идущее шлейфом за ней по пятам… но не вслушивалась в него. Шлейф этот был сумбуром и хаосом, а потому не стоил внимания.
Тщетно. Нередко Она слышала отголоски Гармонии и поняла: как ни странно, Творец – из другого народа, из крохотных существ, что живут на планете. Но найти его пока не удавалось.
Человек мог бы отступить, но Она не была человеком. Мир стоил внимания; вблизи он оказался не таким уж крохотным и обещал познание неведомого. Кроме того, Ее влекла и надежда вновь услыхать Совершенство, быть может, разгадать его законы, ибо в них угадывались те формы, которым подчинялось Мироздание. Нужно остаться, всмотреться внимательней, понять этот мир, найти новые нити для поиска. Но для этого нужно было стать миру ближе.
И тогда Она решилась: приблизившись к одному из полюсов планеты, туда, где ночами пылали роскошным сиянием волны дыхания здешней звезды, Она соткала себе покров из материи, что была в изобилии там. Она окружила себя стенами, чтобы голоса здешней жизни не заглушали голоса Большого Мира. Облекшись пологом из вьюг и воздушных потоков, Она могла скользить по поверхности странного мира, как скользила на потоках звездного ветра: это ей было привычней всего.
Мир лежал перед нею. Оставалось лишь дождаться, когда в той части света, где слышалась Песнь, наступит зима…

***
Испуганный белый вихрь отшатнулся, чуть не врезался в могучие неспешные волны холодного моря. Алым сполохом взметнулся страх – чтобы тут же смениться любопытством: уж больно непривычным было зрелище.
Волны полярного огня ожили, впервые за долгие века они, непокорные ничьей воле, соткали кому-то переливающееся одеяние. Впервые кто-то сумел обуздать их, поставить себе на службу… и о мощи этого неизвестного можно было только догадываться.
Испуганный вихрь метнулся в сторону далёкого берега. Ответом его страху неподалёку выбрался к поверхности морской зверь, один, второй, третий… целое стадо. Чёрные бусинки-глазки на фоне белой кожи с тревогой осматривали низкое небо: что такое, что случилось, что нарушило их обычную нелёгкую жизнь?
«Вы слышали?» - безмолвно спрашивал маленький белый вихрь, несшийся к берегу. Вопрос опережал его, летел к собратьям, что склоняли заснеженные деревья, туманили дороги, собирались вместе, чтобы сотворить кружево зимних бурь…
«Вы слышали?» - тревожно уносилось в пещеры поющего водопада, сиявшие тёплым светом прозрачного камня. Голоса водопада переняли тревогу, в сиянии просверкнули алые искры.
«Вы слышали?» - этот зов пронизал заснеженные спящие поля…
Мир узнал о том, что в нём появилась гостья. Мир не звал её. И он – ждал.

***
Стайка белых вихрей лёгкой вьюгой летела к северу. Вместе было не так страшно… по крайней мере, они старались уверить себя в этом. Они хотели увидеть. И понять.
Там, где наползали друг на друга снежные торосы, теперь вознесся к небесам ледяной замок, подобный островерхой горе, вершиной, казалось, пронзающий небо, а вокруг поднялись стены из льда, отделившие его от внешнего мира. В очертаниях летящих вверх башен и шпилей угадывалось подобие человеческих замков… но лишь подобие; словно тот, кто создал ледяную крепость, облекал ее в незнакомые формы.
Ледяной замок возвышался в полном безмолвии, окутанный покрывалами полярного сияния, что трепетали вокруг так ярко, как никогда прежде. А вокруг на много, много миль лежало ровное, безжизненное поле, на котором не успел оставить след ни ветер, ни чьи-то следы. Никто еще не пересек пустого пространства…
Там, впереди, в сердце ледяного замка обретался Некто, в ком не чувствовалось ни зла, ни гнева, ни враждебности - или дружелюбия… лишь спокойное, пристальное внимание, исходящее вовне, столь же ледяное, как мир вокруг.
Хозяйка замка увидела их, и впервые они услыхали отголосок чувства: это было удовлетворение. Она ждала, пока гости приблизятся.
Они шли, не оставляя следов. Легкие вихри, способные завьюжить и закружить голову, навеять морозную сказку, умчать душу прочь от реальности… а потом и прочь от тела. Они были одним целым с морозной ночью, они жили её дыханием. Они не были злом, но люди боялись их и не выходили по ночам на дорогу. Люди считали, что тоскливая песнь чаадашей предупреждает их о приближении духов морозной ночи, - и люди были правы. Звери чуяли невоплощённых существ куда лучше, чем они.
Духи морозной ночи вошли и огляделись. Всё было полно строгости и ледяной красоты, всё было сродни им – но более сродни людским сооружениям. Никогда не пришло бы на ум никому из местных духов соорудить себе жилище. Зачем? Их дом – весь мир, они делят его только меж собой, а если кто-то уходит на Великий Путь, освобождается место, то духи соединяются, чтобы заполнить горькую пустоту потери.
В ледяных чертогах было слишком много пустоты. Никогда ранее они не чувствовали, что простор и свобода могут быть чрезмерными. Здесь чего-то не хватало. Но чего же? Сонмов таких, как они? Нет… не им быть хозяевами.
Чертоги напоминали им о сооружениях людей, точнее, некоторых из них. Не те лачуги, в которых одинокий очаг отчаянно боролся за тепло против махины холода, но большие крепости, замки, в которых точно так же было мало людей. Зачем Ей это?
А ещё чертоги напоминали им о соседях. О тех, чьим обиталищем был подземный мир, кто не выносил свет и питал своё существование тёмной музыкой пещер. Лишь немногие спускались в подобные чертоги, и ещё меньшему числу посчастливилось вернуться обратно: духи подземелий ощущали невыносимую боль, когда кто-то касался – ногой ли, или самим присутствием – их земли, их дома. Они вырывали то, что причиняло боль, как люди вырывают занозу из пальца, безжалостно и быстро.
И духи морозной ночи чувствовали, как закралась в их мысли тревога. Откуда это? Зачем здесь? Что Ей нужно?
Перед ними соткалась фигура – обличье было подобно человеческому, но таким, словно миллионы образов слились в единый, общий, усредненно-совершенный. То была женщина в подобии людского одеяния, но мантия ее казалась сотканной из снега, лицо – из голубого льда, а голову венчало хрустальное подобие тиары. Единственно живыми в этом облике были глаза, полные разума и глубины; в них была чуждость, но и готовность узнавать. Если бы не эти глаза – облик напоминал бы ледяную статую
Хозяйка чертогов не пошевелилась. Похоже, она и вовсе не понимала, зачем это нужно. Но живой взгляд пробежал по снежным вихрям, оглядел каждого, ощупал, пытаясь проникнуть к ним в душу. И каждому стал внятен вопрос: кто вы?
«Кто мы? – нет, ЧТО мы есть? – мы – полёт метели в зимней ночи, мы – последнее дыхание тепла, мы – гаснущий закатный луч… - Нет, не то… покажи ей… - что же?»
Что-то всколыхнулось в ледяной тиши, бело-синий свет чертогов стал меркнуть.
Она увидела полёт над заснеженной равниной, вспыхнувшие вдали огни – те стремительно приближались.
Люди. То самое молодое племя, расселившееся среди других звезд. Они охотились и танцевали, женились и производили на свет детей… их танцы завораживали простотой и какой-то первозданностью, в них была грубая сила – и ни намёка на то Совершенство, которое донеслось до Неё в межзвёздные дали. Из простейших материалов они придумывали сложные механизмы, ткали узоры и в больших кораблях плавали по морям. Но не только.
На равнинах и в горах, в полях и в городах одни люди налетали на других, чтобы убивать, грабить, уводить в плен. Горели города. То, что создавалось долгим кропотливым трудом, уничтожалось во мгновение ока.
Разум ледяной девы охватило недоумение. Она всматривалась в проходящие перед ее взглядом картины разрушения, сотворенного хаоса, уничтожения, гибели тысяч разумных существ, большинство из которых погибали, не успев реализовать себя, и с их гибелью исчезала вся польза, какую они могли бы принести своему роду. Она пыталась найти в этом хоть крупицу смысла, приникала к памяти вихрей, выискивая то, что могло ускользнуть от их собственных привычных взглядов. Ничто не происходит просто так. Не может следствия быть без причины. Может быть, в этом есть смысл? Какой?.. – вопрос обратился к «вихрям».
Духи морозной ночи встревожено переглядывались. Что она ищет? Что ей не так? Но это же просто люди, они никогда не были иными. У зверей тоже нельзя нарушать неписаные правила игры, за это карают смертью… Да, льётся кровь, да, они делят землю, женщин, побрякушки, которые почему-то дороги им. Есть ли этому конец? Навряд ли. А нужно? Временами кажется, что они скоро полностью перебьют друг друга, но почему-то они останавливаются – на время, чтобы потом начать всё сначала.
Вдруг одна мысль пронзила ледяное молчание. Да, смысл есть.
На месте схлынувших картин появились другие. Лица. Ребёнок – подросток – взрослый… и наконец старик. Дряхлый и немощный, беззубый, со страшными узловатыми пальцами, трясущимися руками, с набрякшими красными веками. Старость. Какой ужас - дожить до неё. Не лучше ли кинуться в вихрь смерти самому, получить иллюзию повелевания смертью, неся её другим, чтобы, подобно хищному зверю, быть убитым в расцвете сил, когда только немного притупилось чутьё, когда ещё только начали отказывать зрение, быстрота, скорость? Не лучше ли это, чем тоскливое ожидание смерти, которое выпадает на долю женщин? Видеть, как уходит твоя красота, как приходят следом другие, молодые, удачливые, отнимают твоих мужчин, как жизнь отбрасывает тебя? Лучше умереть молодым, чем гнить заживо.

И снова снежная дева молчала и вглядывалась в показанные ей картины, и духи слышали нарастающий протест в ее душе. Это не было похоже на чувства их самих или людей; скорее – нестерпимость дисгармонии, причиняющая боль.
Вы ошибаетесь. Так не должно быть. Это не может быть правильным. Старость оболочки не может быть причиной. Разум, помещенный в оболочку, способен оставаться чистым до той самой поры, пока сбросит ее. Они обладают разумом, значит, подвержены законам бытия. Разум дарован, чтобы нести в мир порядок и гармонию, и многие из них способны на это. Великому Творцу не может быть угодно, чтобы его создания губили свои души. Если бы каждый из них раскрыл возможности разума, они могли бы сравняться в мощи с Народами Звезд… Куда уходят они, когда гибнет их оболочка? Быть может, в этом разгадка?...
Дева на какое-то время погрузилась в свои размышления, но вернулась, словно вспомнив, что ее ожидают, и показала:
Те, кто направляют убийства, сами не гибнут. Те, кто убивает, страдают и сами, тем более страдают и не хотят погибать жертвы. Быть может, их принуждают убивать?..
Духи морозной ночи заволновались. Какая… они долго пытались подобрать определение. Да. Чистота. Чистота помыслов, стремлений, чистота самой сути. Ранее они не задумывались об этом, им не было дела до того, что люди убивают друг друга, - не им приносили страдания вырубка лесов, распашка земли. Не они, - другие, кто был связан с зелёным ветром полей, чахли и умирали. Но чего Она хочет?
Я слышала Совершенство. Его создал один из них. Это было… - перед ними встало эхо той Гармонии, что долетела до звезд. Я хочу найти его. Быть может, вам известно, кто он, Сотворивший?..
«Совершенство? – они были смущены и растеряны. – Как это? Непонятно… Что это такое? Да, мы слышим звуки людей, но… разве это важно?»
Они окончательно смутились и замолчали. Наконец один из них мысленно протянул незримый луч своего внимания далеко, в города, в гущу войн, где жили люди. Где-то там, среди чужих и чуждых, среди грубых и простых, жил кто-то, не похожий на других. Они не знали точно, где он и кто таков, они могли одарить лишь одним: указанием дороги. У них не было слова – добро, но они чувствовали нечто более высокое, нежели привычная им жизнь. И впервые они – склонились.
Благодарность не была чужда Снежной Деве, и духи почувствовали ее признательность, готовность одарить единственным, что представлялось Деве ценным: знанием, которым она владела, знанием тайн безбрежных звездных просторов. Правда, здесь, на планете, это знание было бесплодно, но иного дать Она не могла.
Но как дозваться до Сотворившего?.. Похоже, что он неспособен к прямой связи разумов. Быть может, духи снега сумеют отнести ему весть?..
Они испугались. Весть? Человеку? Но они духи морозной ночи… как можно? От их прикосновения люди слабели и умирали…
Они гибнут от ваших прикосновений?.. Это удивило Деву, и они услышали безмолвный вопрос: почему?
Ответом ей была растерянность: они не знали. Только видели многократно, как в пути, стоило морозному вихрю коснуться руки человека, та становилась мёртвой, обледеневала... кто-то выживал, но чаще глаза людей быстро стекленели, а дальше - душа вырывалась из плена тела, чтобы устремиться ввысь - и исчезнуть.
Дева замерла; следом они услышали подобие всплеска в ее сознании, отдававшего горестью: их тела хрупки, для них губительны жара и холод; если бы в ее распоряжении оказалось тело человека!... тогда Она узнала бы все об их оболочках. Ее внимание раскинулось вдаль, до горизонта: Она искала, где поблизости могли бы оказаться люди.
Люди гибнут в ваших владениях. Я должна оказаться рядом: так я все узнаю об их телах.
Духи морозной ночи не возразили. Они почтительно молчали, соглашаясь на желание пришелицы. Они готовы были сопровождать её. Они признали её сильнее себя, но не той мощью, которая страшила людей, - а мощью духа.
Ледяной облик распался и превратился в призрачный – не такой, каким были они сами – вихрь, и, позвав духов следовать за собою, Дева покинула замок. Они устремились туда, откуда долетало ближайшее эхо человеческой души: сотни миль, невыносимо далеко для человека, совсем близко – для них.
Но не приближайтесь к человеку сами, чтобы не погубить его, - услышали они.

Белая земля внизу, пространство между твердью и чернотой неба, все заполненное вьюгой, мчащимися вихрями, снегом… Человек бы не увидел всего этого: лишь только снежная мгла, что застилает зрение, снег, мгновенно залепивший бы глаза, и яростный ветер, что высосет жизнь за минуты. Для Девы все было иначе. Она видела горы вдали, берега, заливы и фьорды, что тянутся сотнями миль вдоль черной воды, и звезды далеко в высоте, и солнечный ветер, горящий многоцветьем где-то вдали, близ ее ледяного пристанища.
Город лежал в горной долине, защищенный от буйства стихии, и Дева замерла, всматриваясь в его жизнь.
Множество огоньков, неуклюжих каменных строений – это было уже ей знакомо. Хрупкие создания строят себе оболочки, закрываются от мира - они не могут изменить себя самих, чтобы природа перестала быть враждебна, их народу это недоступно.
Множество разумов, уже не шепот – голоса, звучащие явно и громко. Каждый из них - обособлен, отдельно от прочих, не слышит других, и это тоже было знакомым, хотя и до предела странным. Мысли их, образы, желания, звуки, почти все – чужое, непонятное, знакомое лишь очень отдаленно – Дева слышала яркие чувства, но стоило вслушаться в то, что стояло за ними, в жизнь этих существ – все рассыпалось мозаикой, и смысл ускользал.
Медленно, осторожно, Она пересекла границу долины и приблизилась.
Снежный ветер ворвался на улицы города, растекся множеством рукавов по улочкам, закрутился смерчами на площадях. Следящие за нею духи знали, что она не хочет причинить людям вред, но для Девы, привыкшей к огромным просторам, всё это – как если бы сжаться всем телом, приникнуть к земле, пытаться дотронуться ощупью, тесно – тесно почти что до боли…
Пытаться заглядывать в окна…

…Отсветы пламени плясали на стенах – резким контрастом к белой мгле за окнами. Снаружи властвовала зима, властвовала почти всегда, и люди привыкли к тому, что их отгораживают друг от друга расстояния, переполненные морозом и ветром. Но они умели отгонять мороз прочь, прятаться за стенами - и находить то, что уводило прочь от холода, от забот, говорило о несбыточном, о мире, в котором царят покой и тишина, о счастье…
Сейчас последняя нота этой музыки смолкла, Зигрун опустил смычок, и невидящий взгляд его вернулся из неведомой дали. Вокруг снова были зима, огонь очага и десяток слушателей – ценители, собравшиеся скоротать долгий зимний вечер. Им на миг показалось, что даже завывания зимнего ветра утихли, чтобы после того, как растаяла последняя нота, вступить с новой силой.
Зигрун поблагодарил их за тишину – улыбкой и поклоном. Тишина означала, что его поняли… и только потом, через долгую минуту раздались аплодисменты и похвалы.
- Спасибо, - сказал он уже вслух.
- Вы, как всегда, великолепны, господин Зигрун.
На сухом лице Салвара застыла учтивая любезная улыбка, но взгляд оставался довольно равнодушным. Что поделать – человек состоятельный, близкий к аристократическим кругам, посещать подобные мероприятия – почти что обязанность. Умение ценить искусство – то, что отличает человека образованного от невежд. Впрочем, здесь, в этом салоне, он был лишь второй раз. Не столичный город, увы, но и здесь есть достойные люди, и этот музыкант, чья слава выходит далеко за пределы его родного городка, а вот же – он не в столицах, предпочитает оставаться в этом захолустье…
- Надеюсь, вы не откажетесь выпить с нами вина? – Салвар указал чуть в сторону, где уже был приготовлен стол, накрытый золотистой тяжелой тканью, с хрустальными бокалами, свечами в тяжелых подсвечниках, с искрящимся в кувшинах багровым вином. – Пока еще я не имел удовольствия беседовать с вами, как говорится, накоротке, но все, кто вас знает, уверяют, что вы столь же приятный собеседник, как и блестящий музыкант.
Зигрун с достоинством поклонился. Тишина в просторном зале растворилась и исчезла, потекла оживлённая беседа. Он бережно положил инструмент в чёрный с золотом футляр, закрыл его и отдал слуге.
-Благодарю, господин Салвар. Однако позволю себе усомниться в том, что беседа со мною окажется для вас интересной: я не принадлежу к клану Ищущих, с которым вы близки.
- О, напротив - люди именно вашего склада - загадка для меня... Непостижимая тайна. А что может быть интереснее, чем приобщиться к загадке? - нет, похоже, в этом он не лукавил. По крайней мере, взгляд Салвара оживился. - К тому же, и вино , поверьте мне, великолепно. Я привез с собою - редкий сорт, особенно если пить горячим и со специями: не откажите мне в чести угостить вас...
Зигрун улыбнулся. Улыбка его была странной - как будто не для других, а только для себя.
Взял бокал, взглянул на разбежавшиеся по стенам радужные отблески, пригубил.
- Прекрасный букет. Не побоюсь утверждать, что в наши края такое вино попадает впервые.
- Не исключено, - согласился Салвар, усаживаясь в глубокое обитое бархатом кресло. - Садитесь же, прошу вас... Знатоки считают, что процесс создания вина схож с созданием музыки. Увы! - я далек и от того, и от другого, и могу лишь благодарно потреблять плоды чужой искусности.
Зигрун опустился в кресло и наконец ощутил, что устал. Как бы сказать, - всё-таки он не таскает хворост из лесу и не пашет землю... потому стыдно признаваться. Потому после выступлений всегда приходится говорить с людьми, улыбаться, что-то рассказывать... а потом приходить домой и падать без сил на кровать.
- Самое для меня удивительное - как вы умудряетесь создать столь сложную музыку, записать, зачастую обучить других... А ведь в наше время изящные искусства становятся уделом немногих. Крестьянам и ремесленникам не до музыки, а состоятельные семьи предпочитают, чтобы их дети выбирали более надежный путь, чем зыбкая дорога служителей чувств. К тому же, многие считают, что чувства вовсе не нужны. Они лишь мешают, заставляя людей не только любить, но и ненавидеть друг друга. Да, и воевать тоже... Разум – основа надежнее. К тому же - суеверия, обряды... Люди сплошь и рядом боятся собственных выдумок...
- Суеверия? - Зигрун коротко взглянул на собеседника и снова перевёл глаза на бокал. - Вы тоже следуете моде относиться к вере наших предков, как к суевериям?
- Не во всем, конечно, не во всем, но посудите сами , господин Зигрун... Почтенные домохозяйки, от мала до велика, поят домовых молоком! Не кошек, не зверьков домашних - домовых! Молоко остается нетронутым, лишь скисает, и это считается признаком, что домовой, призрак, соизволил полакомиться... Разве это не вздор?
Зигрун улыбнулся, отставил бокал и соединил кончики пальцев.
- Не всегда. У моей сестры треснуло блюдце, и на следующий день к ней забрались воры. Она радовалась, что послушала предупреждение духов и была начеку.
Салвар только пренебрежительно махнул рукой, и поставил наконец бокал на скатерть.
- Духи занимаются работой охранителей! - он скептически рассмеялся. - Выслеживают будущих воров, бывают на их сходках, знают, что задумано! Отчего же знак такой сумбурный? То ли вор, а то ли кто заболеет. То ли молния ударит в дом, то ли крыша обвалится... От воров гораздо надежнее - запирать двери как следует, вы не находите?
- Одно другому не мешает. Я понимаю, почему возникла эта мода, почему люди с таким удовольствием следуют ей: жить с открытыми глазами и душой страшно. Проще считать знаки - совпадениями, а духов - плодом расстроенного воображения. Когда в мире нет никого, кроме людей, он кажется простым, понятным и безопасным.
- Нет, я допускаю, господин Зигрун, что мы знаем о мире не все, что множество существ обитают в нем, в том числе и смышленых... Нет спору. Но если полагаться только на чувства без доказательств, можно навыдумывать все, что угодно. Неужели вы станете отрицать, что невежественные суеверия действительно существуют? Это ведь очевидно. Я с радостью поверю в духов, но пусть мне дадут доказательства!
Зигрун продолжал улыбаться.
- Какие же доказательства вас устроят? Личная встреча? Ведь общения с людьми через знаки вы не признаёте.
- Отчего же? Пусть и знаки. Если эти духи знаются с вами так близко и умеют колоть блюдца, неужели их затруднит подать такой знак, о каком я скажу? Я принесу десять разноцветных блюдцев, так пусть бы дух расколол синее, желтое и белое.
Зигрун вежливо наклонил голову.
- Господин Салвар, это, пожалуй, больше к моей сестре, чем ко мне. Если вы действительно желаете, я поговорю с ней.
- О, ваша сестра умеет общаться с духами? - изумленно поднял бровь Салвар.
- Она простая девушка, сударь, и живёт с нашим отцом, лесничим, в десятке миль к северу отсюда. До того, как уехать в город, я провёл там пятнадцать лет и с тех пор иногда навещаю их.
- Как интересно, - Салвар сцепил пальцы. - Если говорить серьезно, господин Зигрун, мне действительно было бы крайне интересно провести подобный опыт. Вы только представьте - познакомиться с духом! Что ни говори, а в этом есть нечто донельзя захватывающее. Хотя чаще всего получается, что в присутствии скептиков духи являют свой гонор, и не желают идти на уступки. Уступить людскому любопытству и расколоть то блюдце, о котором просят, - он усмехнулся.
-А вам было бы приятно изображать из себя шута для того, чтобы доказать, что вы существуете? - несколько резко спросил Зигрун. - Представьте, если среди духов возникнут сомнения в том, живые ли мы, люди, и они захотят это подобным образом проверить.
- Отчего же? - удивился Салвар. - Ведь дело-то важное, выгодное тем и другим, если найти способ говорить напрямую.
-Я мало общался с духами сам, - чуть помедлив, признался Зигрун. - Хотя, конечно, стараюсь соблюдать обряды. Но скажите, ведь вас наверняка привели в наш город важные дела, и вряд ли вам будет удобно отрываться от них, чтобы среди зимы проделать долгий путь до одинокой хижины в лесу...
- О да, это верно... Но, быть может, ваша сестра бывает в городе? Неужели в здешнем климате можно прокормиться вдвоем лишь охотой и ни в чем не нуждаться?
-Так живут многие. Дальше на север есть народ, который и вовсе не признаёт другой жизни.
- Дети природы... Дикари, какими их многие считают.
Ветер за окном завыл так сильно, что на мгновение все замерли – снаружи метель что-то слишком уж разыгралась. Снежная карусель, нельзя выходить в такую погоду на улицу, может замести насмерть, можно потеряться, заблудиться на темных улочках и замерзнуть даже в десяти шагах от собственного дома.
И замерзнет ведь кто-нибудь, даже , может быть, многие, не у всех столь крепкие жилища, у иных бедняков сущие лачуги, бывает, что нечем и топить – хорошие дрова недешевы, да и нищих хватает… А окна с толстыми двойными стеклами, за тяжелыми портьерами, занесены снегом снаружи, покрыты морозным узором, и только посреди – свободны от снега и льда, как будто прорубь в ледяную воду, и можно разглядеть, что видно снаружи, если совсем прильнуть к стеклу..
На несколько мгновений ветер затих, как-то непривычно, очень уж сразу, удалился, как будто вихри отодвинулись вдаль.
И музыкант вдруг понял, что на него _смотрят_ - оттуда, из ночной черноты. Показалось? – там, вдали, подобие лица, глаза-звезды, волосы – снежные вихри… Глубокий, пристальный, пытливый взгляд-прикосновение.
Это длилось не больше пары секунд.
Снова взвыл ветер, ударил в окна, полетел по улицам дальше…
Зигрун вздрогнул, шагнул к окну - и остановился, обернувшись на Салвара. Не стоит... Ещё сочтут сумасшедшим. Ему и так хватает славы.

Вернуться в «Пространство возможного»

Кто сейчас на форуме

Количество пользователей, которые сейчас просматривают этот форум: нет зарегистрированных пользователей и 3 гостей